1855

[tijd]

Александр Герцен, "Былое и думы":

Утром 4 марта я вхожу, по обыкновению, часов в восемь в свой кабинет, развертываю «Теймс», читаю, читаю десять раз и не понимаю, не смею понять грамматический смысл слов, поставленных в заглавие телеграфической новости: «The death of the emperor of Russia».
He помня себя, бросился я с «Теймсом» в руке в столовую; я искал детей, домашних, чтоб сообщить им великую новость, и со слезами искренней радости на глазах подал им газету… Несколько лет свалилось у меня с плеч долой, я это чувствовал. Остаться дома было невозможно. Тогда в Ричмонде жил Энгельсон; я наскоро оделся и хотел идти к нему, но он предупредил меня и был уже в передней, мы бросились друг другу на шею и не могли ничего сказать, кроме слов: «Ну, наконец-то, он умер!» Энгельсон, по своему обыкновению, прыгал, перецеловал всех в доме, пел, плясал, и мы еще не успели прийти в себя, как вдруг карета остановилась у моего подъезда и кто-то неистово дернул колокольчик: трое поляков прискакали из Лондона в Твикнем, не дожидаясь поезда железной дороги, меня поздравить.
Я велел подать шампанского, – никто не думал о том, что все это было часов в одиннадцать утра или ранее. Потом без всякой нужды мы поехали все в Лондон. На улицах, на бирже, в трактирах только и речи было о смерти Николая; я не видал ни одного человека, который бы не легче дышал, узнавши, что это бельмо снято с глаз человечества, и не радовался бы, что этот тяжелый тиран в ботфортах, наконец, зачислен по химии.
В воскресенье дом мой был полон с утра; французские, польские рефюжье, немцы, итальянцы, даже английские знакомые приходили, уходили с сияющим лицом. День был ясный, теплый; после обеда мы вышли в сад.
На берегу Темзы играли мальчишки; я подозвал их к решетке и сказал им, что мы празднуем смерть их и нашего врага, бросил им на пиво и конфеты целую горсть мелкого серебра. «Уре! Уре! – кричали мальчишки, – Impernikel is dead! Impernikel is dead!» Гости стали им тоже бросать сикспенсы и трипенсы; мальчишки принесли элю, пирогов, кеков, привели шарманку и принялись плясать. После этого, пока я жил в Твикнеме, мальчишки всякий раз, когда встречали меня на улице, снимали шапку и кричали: «Impernikel is dead! Уре!»
http://gertsen.lit-info.ru/gertsen/proza/byloe-i-dumy/5-teni-ii-engelsony.htm



Федор Тютчев:

Не богу ты служил и не России,
Служил лишь суете своей,
И все дела твои, и добрые и злые,-
Все было ложь в тебе, всё призраки пустые:
Ты был не царь, а лицедей.
https://istihi.ru/tyutchev/ne_bogu_ty_sluzhil_i_ne_rossii



Вот от моря и до моря
Нить железная скользит,
Много славы, много горя
Эта нить порой гласит.
И, за ней следя глазами,
Путник видит, как порой
Птицы вещие садятся
Вдоль по нити вестовой.
Вот с поляны ворон черный
Прилетел и сел на ней,
Сел, и каркнул, и крылами
Замахал он веселей.
И кричит он, и ликует,
И кружится все над ней:
Уж не кровь ли ворон чует
Севастопольских вестей?
https://www.ruthenia.ru/tiutcheviana/stihi/bp/205.html



Николай Некрасов:

Внимая ужасам войны,
При каждой новой жертве боя
Мне жаль не друга, не жены,
Мне жаль не самого героя…
Увы! утешится жена,
И друга лучший друг забудет;
Но где-то есть душа одна —
Она до гроба помнить будет!
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мире подсмотрел
Святые, искренние слёзы —
То слезы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей…
https://www.culture.ru/poems/40035/vnimaya-uzhasam-voiny



Дмитрий Мережковский в 1915:

Есть два рода людей. Одни верят или знают (тут знание и вера одно и то же), что, несмотря на всю неправду и зло мира, он все-таки в корне добр: "Все добро зело". А из веры в добро -- и воля к добру:
Сейте разумное, доброе, вечное!
Это -- христиане, не в историческом временном, а в метафизическом, вечном смысле, хотя бы они во Христа не верили.
Другие верят или знают, что мир в корне зол: "Все зло зело", все к худу. Сколько ни сей доброе, вырастет злое. Это -- не христиане, опять-таки в смысле вечном, хотя бы они во Христа и верили.
К первому роду людей принадлежит Некрасов, ко второму -- Тютчев. Некрасов извне атеист, внутри верующий; Тютчев извне верующий, внутри атеист.
Но как ни противоположны они, а в какой-то одной точке, именно здесь, в вере, сходятся. Если бы Некрасов хотел, а Тютчев мог верить, это была бы одна вера.
http://az.lib.ru/m/merezhkowskij_d_s/text_1915_dve_tayny.shtml

Comments

[lj-frank-bot.livejournal.com]

Hello!
LiveJournal categorization system detected that your entry belongs to the following categories: История (https://www.livejournal.com/category/istoriya?utm_source=frank_comment), Литература (https://www.livejournal.com/category/literatura?utm_source=frank_comment), Религия (https://www.livejournal.com/category/religiya?utm_source=frank_comment).
If you think that this choice was wrong please reply this comment. Your feedback will help us improve system.
Frank,
LJ Team

[tijd.livejournal.com]

Кое-что еще.

[evgenij shvets (from livejournal.com)]

Все совсем не так.Мережковский... Христианин понимает,что мир поврежден человеческими деяниями.И перспективы исправления нет.Вот,я бегал,лет за тридцать в одном и том же парке.Больше года тому ,как то увидел ежика погибшего под автомобилем,а через пару месяцев ,там же ,птиц убитых ракетными ударами.Все есть следствие человеческих деяний.Деяния всегда не самостоятельный выбор. Поясню.Было место парного случая относящегося к Красной армии.Мы всегда там пили с товарищем,он ушел из жизни в 90х,явсегда ему говорил,посмотри,тут на втором этаже Лев Давидович хотел со товарищи освободить человека.И то?Ничего,только та же мошкара,те же котики бродят.И вот,новейшее,опорный пункт,на старом кладбище ,возле кольца на херсонском шоссе.Я решил запас боекомплета складировать ьам,в той точке ,где Троцкий встречался с провокатором.Это и есть детерминизм.Это основа деяния.Ответа и обьяснения нет,увы...